Космическая тема в Пятой сонате

В совсем ином аспекте раскрыта космическая тема в Пятой сонате, во многом близкой поэтическим образам программы «Поэмы экстаза». Отсюда взят и эпиграф Сонаты. Однако, как и обычно у Скрябина, в музыке есть нечто большее — реальность звучащей стихии, волны нарастаний, снопы искр и языки огня — все это становилось для него уже привычным и творчески освоенным. Его музыка воссоздает образ могучей стихии, вырывающейся на свободу. Она уводит в новую сферу образного содержания, вызывает необычные ассоциации.

Таково начало Пятой сонаты — вторжение волевых импульсов в дремлющую стихию. Они кажутся подобием первичных взрывов, преобразующих картину мироздания. Еще одно художественное прозрение в современную космогонию с ее концепцией взрыва, положившего начало расширяющейся Вселенной!

Конечно, Скрябин не мог быть знаком с этой теорией, но его художественные образы кажутся нам ее интуитивным предвосхищением. Словами трудно передать красоту скрябинской музыки — как чудесна и необычайна картина пробуждения, какие странные возгласы раздаются в расширяющемся звуковом пространстве. Правда, некоторые современники и друзья композитора воспринимали музыку Пятой сонаты в другом плане — как заклинание. Но это говорит лишь об исключительной сложности самой системы поэтико-философских образов, через которые надо увидеть сущность искусства Скрябина. И самое развитие Пятой сонаты — также типично скрябинское, с его контрастами нежного и подавляюще грандиозного, на что обращали внимание почти все писавшие о нем.

Лучезарность последних страниц Пятой сонаты заставляет вспомнить о финалах Третьей симфонии и «Поэмы экстаза». Воплощение стихийных гудов и отзвуков, властных призывов и светоносности определяют новизну музыки — во многом непонятую современниками, дивившихся главным образом необычности гармонического языка и структуры Сонаты.

Искания композитора воспринимались нередко как нарушение сложившихся закономерностей музыкальной речи, вызывали любопытство теоретиков, стремившихся объяснить феномен скрябинской гармонии. Но главное заключалось в другом: близилось время космической эры, предчувствие которой входило и в искусство, — вспомним живопись Врубеля и Чюрлениса.