Черты зрелого скрябинского творчества в первых произведениях

Стремление к четкости деталей и ясности формы, свойственные зрелому скрябинскому творчеству, заметно уже в этом почти детском (композитору не было тогда еще и пятнадцати лет) сочинении. В нем все продумано и подчинено конструктивному замыслу. Лаконизм изложения, особенно заметный в сонатинных построениях Allegro vivace, как бы предвещает будущее — напоминает о принципах творческой экономии, концентрированное высказывания, которое свойственно скрябинским прелюдиям и поэмам. Композитор чужд многословию и в своих юношеских произведениях.

Соната-фантазия примечательна также по ясности и чистоте голосоведения, безошибочности гармонического чутья, которое предвещает в юношеской музыке облик будущего мастера и художника. Это и   придает

Сонате-фантазии особое очарование, она подобна полураспустившемуся цветку.

Черты гармонического языка сонаты — плавность и изящество голосоведения, стремление к острым задержаниям и проходящим напряженным диссонансам, широкое расположение многозвучных аккордов, логичность и последовательность проведения отдельных приемов — все это типично для раннего скрябинского стиля. Во многом композитор исходит от Шопена. Тем не менее всякий внимательный слушатель почувствует индивидуальность юного композитора, предъявляющую свои права. Конечно, Соната-фантазия — произведение незрелое по сравнению с последующими сонатными опусами Скрябина. Но сколько в ней чисто скрябинской трепетности, нервности (главная тема Allegro vivace, заключение Andante и другие), сколько излюбленной им хрупкости звучаний, как впечатляюще передано настроение нарастающего беспокойства (средний эпизод Andante)! Своеобразны и многие обороты мелодии, изящной в своих изгибах, иногда — порывистой, устремленной, напоминающей о будущей «полетности» и окрыленности скрябинской музыки.

Можно рассматривать Сонату-фантазию, как итог напряженной трехлетней работы — какой большой путь прошел ее автор от Канона, насколько он самостоятельнее, чем в ранних вальсах! Все более уверенно пользуется он накопившимся опытом, осваивает все больше новых для него оборотов мелодии и гармонии. От школьного усвоения он быстро переходит к творческому развитию и проявляет здесь тот же тонкий артистизм, что и в своей игре на фортепиано, так увлекавшей сверстников. Интересен и конструктивный принцип— отсюда открывается прямой путь к его более поздним двухчастным сонатам: второй и четвертой.

В этом отношении любопытно сопоставить юношеское произведение с широко известной Сонатой-фантазией op. 19, написанной, кстати сказать, в той же тональности gis-moll. Конечно, они отделены друг от друга «дистанцией огромного размера», но между ними есть и сходство. Во-первых, в обоих случаях одно и то же соотношение частей —медленного (с моментами беспокойства) вступления и быстрого, стремительного финала. Во-вторых — некоторые общие для обоих произведений детали — заключительная партия Allegro vivace, напоминающая заключение Andante Сонаты-фантазии ор. 19, и др. Возможно, что рукопись 1886 года фиксирует первоначальный, весьма приблизительный замысел, нашедший много лет спустя окончательное и совершенное воплощение в прекрасной Сонате-фантазии ор. 19.